— Зачем?
— Как — зачем? Позвонить Джеймсу, чтобы он приехал за мной.
— Но вы же знаете, что он сейчас в Мюнхене. Кстати, если вы так хотите уехать, что вам мешает сделать это самой? Вас никто не держит, здесь не тюрьма.
— У меня нет денег. Разве Джеймс не сказал вам, что мой муж… что я осталась без гроша?
— Джеймс не говорил мне ничего подобного.
— Да? Ну вот теперь вы знаете. Джеймс, разумеется, предлагал мне деньги, но…
— Почему вы не хотели принять его помощь?
— Я не беру милостыню!
— Вот как? В таком случае на что же вы живете?
— Я работала, пока… пока не заболела. Но не думаю, что вам это будет интересно.
— Почему же? Совсем наоборот.
— Ну… одно время я училась в школе актерского мастерства, потом работала в конторе. Вообще-то оказалось, что у меня ни к чему нет больших способностей.
— Мне почему-то кажется, что вы преувеличиваете.
— Я не преувеличиваю. Я говорю как есть, — холодно возразила Ева. — А теперь оставьте меня, я все-таки попробую дозвониться брату.
— Ваше упорство похвально. Но, по-моему, вы поступаете глупо.
— Вы же сами не хотите, чтобы я оставалась здесь! Вы должны быть рады, что я не буду вам больше досаждать своими дурными манерами.
— Не спорю, когда Джеймс попросил меня принять вас, я удивился. Но поскольку я обещал, то сдержу слово, каким бы ни было ваше поведение.
Это заявление ничуть не успокоило Еву. Напротив, ей доставляло странное удовольствие провоцировать Феликса, заставляя его говорить то, чего он не собирался говорить.
— Признайтесь же, вы уже сто раз пожалели об этом!
Но Феликса было не так легко вывести из себя.
— Ева, я всегда вел уединенную жизнь, и, конечно, мне придется менять свои привычки из-за вашего приезда. Но я думаю, что, если вы будете вести себя подобающим образом, наши отношения могут измениться в лучшую сторону и мы не будем портить друг другу жизнь.
— Извините, я не расслышала. Как я должна вести себя? — язвительно переспросила Ева.
— Вы прекрасно все поняли.
— Да, разумеется, я поняла. Но должна предупредить вас: я буду делать то, что мне хочется, нравится это вам или нет! — По голосу Евы было ясно, что она не собирается сдаваться. — А сейчас немедленно отпустите меня!
Ева предприняла еще одну попытку освободить свою руку. Безуспешно.
— Когда вас последний раз обнимали?
Этот вопрос Феликса прозвучал как гром среди ясного неба. Ева во все глаза уставилась на него. Почему он спросил об этом?!
— Я… я не помню, — растерянно пробормотала она вместо того, чтобы возмутиться.
— Вчера? — настаивал Феликс. — Неделю, месяц назад?
Сердце Евы учащенно забилось. Сейчас он обнимет меня! — промелькнуло у нее в голове. Но Феликс лишь продолжал задавать странные вопросы:
— Это, конечно, был Эмил, да? — А теперь у вас никого нет… — Он взглянул на Еву, и лицо его смягчилось. — Я знаю, как тяжело потерять любимого человека. Кажется, что жизнь кончена, а тут еще все вокруг беспрестанно произносят слова соболезнования, сочувствия… Они, наверное, казались вам банальными, неискренними, правда?
Ева молча кивнула. Он был прав: слова соболезнования действительно казались ей неискренними. Но если бы Феликс мог знать почему!
— Ваши друзья… они, наверное, пытались помочь вам, — продолжал Феликс, — но вы не хотели даже слушать их?
Ева глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.
— Да… но у меня не так много друзей, — созналась она. — Эмил не очень ладил с людьми.
— Вам, наверное, тяжело было жить с таким человеком? — предположил Феликс и мгновенно по выражению лица Евы понял, что совершил ошибку, сказав это.
— Эмил был моим мужем, — холодно проговорила она.
От былой откровенности не осталось и следа. О мертвых — или хорошо, или ничего. С тех пор как умер Эмил, Ева всегда придерживалась этого принципа.
— И вы любили его, — добавил Феликс.
Ева промолчала. Какой смысл возражать ему? Что это изменит?
Но Феликс расценил ее молчание по-своему.
— Простите за бестактность, мне не стоило говорить этого, — мягко произнес он.
— Я… я сама виновата!
Ева вдруг почувствовала себя такой несчастной и одинокой, что не смогла сдержать слез. Она знала об этой своей слабости: когда люди были добры к ней, ей сразу становилось страшно жаль себя и она начинала плакать.
Феликс нежно провел пальцем по ее щеке, смахнув слезинку.
— Ничего, ничего, поплачьте, — тихо сказал он. — Не стесняйтесь меня…
— Но я не хочу плакать! Не надо меня жалеть!
Ева попыталась взять себя в руки, но безуспешно: слезы градом катились по ее щекам. На нее опять нахлынули мрачные воспоминания, перед глазами стояли картины нищеты и горя. Она пыталась что-то сказать, но ее слова тонули в рыданиях.
И тогда Феликс нежно обнял ее и притянул к себе…
Ева непроизвольно прижалась к Феликсу, словно испугавшись, что он сейчас отпустит ее, и закрыла глаза. Она слышала свое дыхание, участившееся от близости Феликса, ощущала его мускулистое тело, мужские руки — сильные, но в то же время нежные… И мечтала о том, чтобы это объятие длилось вечно!
— О чем вы думаете? — тихо спросил Феликс.
Но Ева молчала, пытаясь разобраться в собственных чувствах. Никогда еще она не испытывала в мужских объятиях ничего подобного. Все время своего унылого брака без любви она не жила, а существовала, и теперь не могла понять, почему ее тело так отзывается на каждое прикосновение Феликса Берроу.
— Ева! — Феликс слегка отстранился и попытался заглянуть ей в глаза. — Посмотрите на меня.